— Мне давно неприятно прикасаться к тебе, — презрительно говорит. Нет, цедит сквозь зубы. — У тебя не кожа, а сухой пергамент… Я будто с мумией ложусь в кровать.
Прикрываю дрожащими пальцами рот, чтобы не закричать, не завыть.
— Ты же знаешь… У меня гормональный сбой… Я же лечусь, Паша… Доктор сказал...
— Ты сама просила поговорить, — взрывается его высокомерный смешок. — Сама спросила, что не так. Я тебе ответил честно и без лжи. Ты постарела.
Закрываю глаза. Кутаюсь в шаль и отворачиваюсь от жестокого Павла, чтобы спрятать слезы. Он уже у двери, поправляет галстук — тот самый, что я дарила.
— Если ты сейчас уйдешь… к ней… — сипло шепчу я, — то я тебе этого не прощу…
